На чаше весов. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всё это Лена вытаскивала из пакета, словно фокусник из шляпы. Заинтересованные коллеги обступили стол, разглядывая необычные упаковки.
— Ничего себе. И это всё одному Махоркину. Умеешь ты прогнуться, Рязанцева, — съязвил Волков.
Не обращая внимания на едкие слова, Лена вынула из пакета коробку с прозрачными стеклянными баночками.
— Вить, это тебе. Я знаю, ты кулинарить любишь. Вот тебе настоящие французские специи. Здесь много чего… — Лена потрясла стекляшками перед носом Волкова, — от кориандра до прованских трав.
Довольный Котов принял коробку и стал вертеть прозрачные баночки:
— Ух ты, и шафран есть. А откуда ты знаешь, что я готовить люблю?
— Сорока на хвосте принесла, — заулыбалась Рязанцева и протянула тарелку расписанную видами Парижа. — И вот ещё.
Затем из пакета на свет появилась тёмно-синяя футболка с изображением Эйфелевой башни и надписью «Bonjour, Paris».
— Тебе, Олег. Но это ещё не всё, — Лена вновь опустила руку в пакет и вынула небесно-голубого цвета шарфик из шифона, — это для Иры. Под её глазки.
— Ну, а мне-то когда? — не выдержал Волков.
— Сейчас, — хитро сузила кошачьи глазки Лена и вновь нырнула рукой в полупустой пакет.
— Вуаля! — В её руке ярко-красным огоньком алел странный головной убор — что-то среднее между колпаком и пилоткой. Она протянула его Волкову, лицо которого тут же стало недовольным. — Примерьте.
Котов с Ревиным переглянулись и покатились со смеху.
— Рязанцева, я не художник, я поэт, мне твоя шансоньерская бутафория ни к чему, — обиженно огрызнулся Волков.
— При чём здесь шансонье? Это барретина, национальный мужской головной убор провансальцев.
— Выходит, я угадал, — ухахатывался Котов. — А чего, сменишь имидж. Надоела уже твоя потрёпанная бейсболка с погнутым козырьком.
— Много ты понимаешь, кепка — это моя фишка, мой логотип, если хочешь. — Волков взял колпак и стал вертеть его в руках. — Хотя вещь фирменная, хорошего качества, сразу видно.
— Между прочим, барретину носил Сальвадор Дали, она была частью его образа, — добавила Рязанцева.
Последние слова возымели действие, Волков снял кепочку, обнажив редкие волосы, обрамляющие глубокие залысины, и натянул колпак.
— Где у вас тут зеркало?
— Нет у меня зеркала. Поверь на слово, тебе идёт, — расплылся в улыбке Махоркин.
— Даже какая-то солидность появилась, — прибавил Котов.
— А я бы сказал — эксцентричность, свойственная тонкой натуре, — еле сдерживаясь от смеха, вставил Ревин.
— Ну, а это всем в качестве сувениров, — Лена высыпала на стол клубок брелоков в форме главного символа Франции.
— Вот, я же говорил, что там Эйфелева башня, да ещё и не одна, — забыв свою обиду, Волков кинулся разбирать спутавшиеся брелоки. — Я себе два возьму, Рязанцева, как компенсацию за твой неудачный выбор. Махоркину и так подарков много, обойдётся без брелка.
— Да ради бога, забирай. Мне бы и кружки хватило, а то я тут намедни ваш, Лена, подарок нечаянно разбил, — решился повиниться Махоркин и посмотрел на часы. — Ну что, рабочий день подошёл к концу, предлагаю попробовать заморские деликатесы. А Елена Аркадьевна расскажет о Франции. Нам ведь вряд ли удастся туда выбраться в ближайшее время.
— Неужели ты, Махоркин, догадался поделиться с коллегами? Я думал, зажмёшь коньячок, — Волков подтянул стул к столу, — только из чего пить будем, если ты кружки побил.
— Кто же пьёт коньяк из кружек? — Лена задумалась. — Я знаю, где взять. Когда Всеволода Степановича на пенсию провожали, то рюмки брали у Андрея Николаевича. Я сейчас сбегаю, а вы пока фуа-гра откройте, сыр нарежьте и смотрите за Волковым, чтоб он шоколад не съел раньше времени.
К моменту прихода Рязанцевой стол уже был накрыт. Махоркин достал из коробки с надписью «Мартель» бутылку необычной формы, наполненную золотисто-красной жидкостью. Янтарный напиток по-праздничному заискрился в рюмках.
— «Кордон Блю» — не хухры-мухры, — присвистнул Котов, любуясь переливами цвета в рюмке, — даже пить страшно.
— Страшно, не пей, я за тебя выпью. — Волков поболтал напиток в рюмке, поднёс к носу и отпил глоток. — Да… Вот это я понимаю.
— Он же сумасшедших денег стоит! — смакуя приятный ореховый привкус напитка, заметил Олег.
— Это у нас. А там всего сто долларов. Не такие уж и большие деньги. Его с шоколадом вкусно. — Лена разломила плитку на квадратики, один из которых отправила себе в рот. Шоколад, содержащий большое количество специй, таял во рту, оставляя нежное послевкусие корицы.
— Рязанцева, ты там не наелась, что ли? Давай лучше рассказывай, что видела и где была. — Волков допил коньяк и плеснул себе ещё.
То ли алкоголь так подействовал на Лену, то ли родная обстановка, но её как будто прорвало. Она порхала по кабинету, листая фотографии на телефоне и выплёскивая на слегка охмелевших коллег бурный поток эмоций, впечатлений и восторгов, что-то изображала, размахивая руками, пританцовывая и напевая. Её рассказ был настолько ярким и увлекательным, что никто и не глядел на часы. Когда коньяк кончился, открыли вино. Фруктовые нотки «Бордо» с минеральными оттенками растушёвывали сыром и фуа-гра. Наконец настала очередь кофе.
— Ну и зачем нам в эту Францию ехать, — пошутил Котов, — считай, мы уже там побывали.
Глава седьмая
Такси притормозило на остановке автобуса. Хотелось немного пройтись, унять возбуждение и осмыслить происходящее. В районе новостроек, куда они переехали три месяца назад, чувствовалась необжитость. Красивые высотки, отделанные коричневым тонированным стеклом и такого же цвета глянцевой плиткой, выглядели помпезно и впечатляли импозантностью. Шары жёлтых фонарей заливали двор и ведущую к нему аллею золотистым светом. Район «Золотая корона» считался элитным. Выбирая новое местожительство, Лена выдвинула только одно условие — поближе к родителям, поэтому упрекать Мишку за эти понты было поздно. Дом, в котором он снял квартиру для их совместного проживания, был всего в десяти минутах ходьбы от того места, где жили Рязанцевы.
Лену сразу же напугала такая претензия на состоятельность, настолько разительно отличалось место, где она прожила больше десяти лет, от того, что было перед нею. Посмотрев на шоколадно-золотистую отделку домов, она скривилась, но возражать не стала, позволяя другу продемонстрировать свою главенствующую роль в их отношениях.
Поначалу Лена чувствовала себя здесь чужой, но прошло совсем немного времени, и она привыкла к этим чисто вымытым ступенькам лестницы, к обилию на площадке редких растений в красивых цветочных горшках, к инкрустированным замысловатым ажуром зеркалам в лифте. «К хорошему быстро привыкаешь», — сказала мама, когда она пожаловалась ей на несоответствие нового места обитания своему социальному положению.
Лена не спеша шла по аллее, засаженной с
